- Дети войны - это те, кто родился с 1932 по 1945 годы, то есть те, кому в войну было от года до пятнадцати, - говорит инициатор движения «Дети войны» депутат горсовета Людмила Бундина. - Эти дети учились без учебников и тетрадей, зачастую трудились наравне со взрослыми и вместо взрослых, но по возрасту официально не получали трудодни. Многие, оставшись сиротами, воспитывали младших братьев и сестер. В отроческие годы наравне со взрослыми они поднимали из руин нашу Родину после войны. Они стояли у истоков освоения целины и космоса, строили БАМ...
Идея создать общественную организацию родилась год назад, когда к Бундиной обратилась группа женщин с вопросом: "Почему в стране, победившей фашизм, совершенно забыто, вычеркнуто и потеряно поколение детей войны?"
Женщины рассказали о тяготах военного детства, о том, что работали наравне с более старшими ребятами, которые ныне имеют звание и льготы тружеников тыла. Назвали пришедшие женщины и свою среднюю пенсию - 6 тысяч рублей.
- И мы поставили своей целью добиваться принятия закона о федеральном статусе детей войны в Государственной думе, - говорит Людмила Бундина. - Эти люди заслужили достойную старость.
Бросив клич вступать в ряды нового движения, его инициаторы никак не ожидали, что всего за несколько месяцев желающих вступить в организацию наберется... 16 тысяч человек!
В скромный кабинет административного здания на Луначарского, 3 ежедневно приходят пожилые люди. Каждый со своей историей, многие приносят фотографии военных лет, записи-воспоминания.
"Фашисты выгоняли босиком на снег..."
Вспоминает пенсионерка Надежда Флипповна Романова:
«Родилась я в Курской области, в селе Ольховка, Хомутовского района. Село наше знаменито тем, что это родина Хрущева. Всю войну мы были в окружении: Курская дуга... Отца моего забрали на фронт, я даже не помню его, самая младшая в семье. Каким детство вспоминается? Жилось нам очень тяжело, холод и голод.
Мать прятала партизан в клуне, так у нас сарай назывался. Когда немцы приходили в деревню, мать вывозила нас, детей, и прятала в соседней деревне. Иногда не успевала вывезти. Тогда помню: приходят немцы, спрашивают: «Матка, где партизан?» и давай обыскивать хату. Никого не найдут, тогда кричат: «Где партизан?!» и ставили ее к стенке. Нас, детей, стаскивали с печки голяком, выводили босиком на снег. А мать молчит... Очень страшно было.
Прямо напротив нашей хаты вешали людей. Знаете, если на дерево человека повесить, оно сохнет очень быстро, будто чувствует. Все деревья рядом с хатой сухие были...
Ужасов повидала много. Война кончилась, а голод остался. Мать пекла пироги с конским щавелем. Разве это пироги? А сажать картошку страшно было: после войны все поля заминированы. Саперов ждали... Мать нас гулять не пускала, запирала на замок. Мальчишки убежали гулять соседские и взорвались. Мимо нашей хаты их на телеге везли, а у них все кишки наружу, до сих пор перед глазами эта картина стоит...»
"Искали гнилую картошку"
Вспоминает пенсионерка Мария Ивановна Лукьянова:
«В 1941 году мне было 5 лет, мы в деревне жили. Как сейчас помню, 22 июля утром рано просыпаюсь от плача. Выхожу в кухню, мама обнимает отца, сестры с братьями все в слезах. А отец шагнул ко мне и говорит: «Иди в комнату, смотри в боковое окошечко, я тебе рукой помашу». Я и пошла. Обрадовалась очень, когда отец помахал мне в окошечко, долго махала ему в ответ. Больше отца я не увидела Похоронка пришла в 42-м.
Скоро на войну забрали и старших братьев. Остались мы с сестрой и мамой. Мама работала на ферме, мы каждый день ходили ей помогать. За нас «трудодни» не ставили, не положено было. А мама наработала 2 тысячи трудодней, но все «съедали» налоги. Осенью получила заработок - урожай не в мешке, а в мешулечке. Разумеется, не хватало нам его.
Мы голодали, было очень тяжело. Собирали на полях гнилую картошку, делали из нее крахмал и ели его, после жатвы собирали в поле колоски. Все ноги исколешь пока наберешь маленький мешочек...
Пошла в 43-м в школу. Училась «на газетках», так это называлось. Тетрадки-то появились только в 49-м году, брат прислал из Берлина посылку с амбарными книжками из них и делали тетради».
"Состав разбомбили, выжил чудом"
Вспоминает пенсионер Константин Григорьевич Левченко:
«Я совсем маленький был, но помню очень хорошо, как нас везли в эвакуацию. Ехали мы в эшелоне долго. Вагоны битком забиты, не отапливались. Вдруг налетели самолеты, стали наш состав бомбить. Грохот, дым, пыль, ужас. Люди кричат, взрывы со всех сторон...
Когда все закончилось, оказалось, что выжили только те, кто ехал в нашем вагоне. Весь состав немцы разбомбили. Мы с семьей остались живы чудом».
"Поставил на ноги троих малышей"
Вспоминает пенсионер Владимир Васильевич Тихонов:
«Мне пришлось рано повзрослеть. Наш отец, как и все почти отцы, ушел с первого дня в армию, воевал на фронте. Отец был изумительно хороший, руки золотые, голова... Мама сильно болела. В июле 43-го она умерла, а в августе погиб отец.
Мы, четверо детей, остались одни: младшему брату 3 года, среднему - 6, сестре - 8 и мне - 15 лет. Я остался за старшего. И за папу, и за маму. Рано утром вставал, доил корову, готовил еду, стирал одежду. Одним словом, был за взрослого. Тяжело было. Еще и воспитывал братьев и сестру. Однажды они баловались, дал зачинщику ремня. Смотрю: а слезы льют оба. Тогда понял, что рукоприкладство — не метод. И придумал другой метод воспитания: отправлял малышей за баловство полоть сорняки. Картофельный участок всегда был в порядке.
Что нас спасло? Было распределение труда, младшие по дому всегда помогали: один крынки мыл, другой половички расстилал, никто не тунеядствовал. Так прожили до 49 года. Тут я прочитал в численнике про набор учащихся в суворовское училище. Средний брат по возрасту как раз подходил. Я написал письмо в училище, но ответа не пришло. Тогда написал министру обороны Василевскому, рассказал нашу сиротскую историю. На мое письмо пришел официальный отказ. Я решил не сдаваться — написал самому Сталину. Но тоже получил отказ.
Через некоторое время нас навестил военный комиссар нашего района. Он услышал, что живет такая многодетная семья, сироты, вот и приехал, чтобы навестить осиротевшую семью. Трясся за 20 км по ухабам на подводе! Сегодня ни один чиновник по асфальтовой дороге не приедет, чтобы посмотреть на сирот! Я рассказал военкому о своих письмах. И он помог устроить среднего брата в суворовское. Потом братишка получил высшее военное образование.
Сестру соседи прочили в няньки. Но я настоял, чтобы поступала после седьмого класса в педучилище, потом в пединститут. А младшего определил в текстильный костромской институт. Всех на ноги поставил! Все получили высшее образование. Сам стал доучиваться только в 21 год - поступил в седьмой класс».
Судьбы детей войны такие разные и такие похожие. О счастливом детстве не говорит никто из них. Не было это детство счастливым.
Их детство поглотила война, а юность послевоенные разруха и голод. На пенсию «дети войны» выходили в девяностые годы, когда рушилась страна, на сберкнижках сгорали накопленные «на старость» вклады. Сегодня, не имея статуса тружеников тыла (по возрасту официально трудиться в тылу можно было с 14 лет), многие влачат жалкое существование. Получают мизерные пенсии, не имеют никаких льгот. «Наше государство и разует и разденет, - говорят они, - то тринадцатая квитанция, то еда дорожает каждый день...»
Кто-то назовет их меркантильными: вот, мол, борются за льготы и выплаты. Но разве не заслужили они этих выплат? За «светлое завтра» они и так боролись всю свою жизнь. На Западе «дети войны» имеют все права и льготы. В побежденной Германии ведут достойную жизнь, их уважают, много говорят о том, сколько тягот выпало на их долю...
Нашим же старикам до сих пор приходится доказывать государству, которое они поднимали после разрухи, свое право на достойную жизнь.
