История Нины Михайловны Шуваловой началась почти три года назад. Ее супруг — Андрей Николаевич Шувалов - стал жертвой врачебной ошибки. Судебные разбирательства по делу длились больше двух лет.
...В тот злополучный для него день Андрей Николаевич почувствовал себя плохо. Работали вместе с супругой на ВЭМЗе, поэтому он попросил жену проводить его к врачу.
- Наше предприятие закрытое, «скорой» проехать туда тяжело, - поясняет Нина Михайловна, - поэтому внутри самого предприятия находится поликлиника, куда и обращаются работники ВЭМЗа, когда им нездоровится. Она относится к 4-ой городской поликлинике. Мы с мужем, как и положено, пошли сначала в здравпункт. Андрей жаловался на загрудинную боль слева, отдающую в руку. Фельдшер здравпункта сделал кардиограмму сердца, но она получилась не совсем качественная – аппарат старый, поэтому фельдшер с уверенностью сказал: «Идите к терапевту, он вас обследует и поставит диагноз».
Как вспоминает Нина Михайловна, терапевт - Елена Станиславовна Рыжикова - сделала вторую электрокардиограмму, а также «тест на тропонин». Задав вопрос врачу, что это за тест, женщина получила ответ, что это тест на инфаркт. После этого врач Рыжикова поставила пациенту диагноз «хондроз», сделала инъекцию диклофенака с кеторолом и отправила его домой.
- Я не один раз задавала вопрос: «Это точно не сердце?» - вспоминает Нина Шувалова. – Врач сказала: «Нет, сердце здоровое, электрокардиограмма хорошая. Это однозначно хондроз. Боль может усилиться, нужно запастись терпением и приобрести кеторола, для того я его и назначила». Мы ей поверили, потому что это была врач-терапевт с 30-летним стажем, с опытом, каких-то плохих отзывов о ней мы не слышали. Муж вернулся на рабочее место за личными вещами и почувствовал себя еще хуже. Я попыталась вызвать «скорую» через регистратуру поликлиники, но получила указание вернуться к терапевту. Она снова измерила мужу давление. Оно упало, врач прокомментировала, что это скачок давления после сделанной инъекции.
После этого супруги Шуваловы поехали домой. Андрей, борясь с болью, вел автомобиль. О том, что случилось потом, Нина Шувалова не может до сих пор вспоминать без слез.
- Минут через 40 после того, как мы приехали домой, ему стало еще хуже, - продолжает женщина. – Я находилась на кухне, рядом с мужем была наша дочка, тогда ей было 11 лет. Вдруг она прибегает на кухню и кричит: «Мама, папа сильно хрипит!» Стало понятно, что необходимо срочно вызывать «скорую». Бригада приехала очень быстро. Фельдшер «скорой» посмотрела на Андрея и сразу сказала: «Поздно. Это сердце». Я ответила: «Не может быть, мы только что из поликлиники, у меня кардиограмма на руках». Фельдшер попросила кардиограмму, посмотрела на нее, и я по ее взгляду сразу всё поняла... Она сказала: «С первого взгляда видно, что тут инфаркт, и теперь сделать уже ничего нельзя». Я истошно кричала, умоляла его спасти, на колени падала: «Сделайте хоть что-нибудь!», ребенок визжал... Видя мое состояние, мужа попытались реанимировать, но когда подключили датчики электрокардиограммы, было видно, что линия уже прямая, сердце не бьется... Стало понятно, что спасти уже не удастся – когда приехала «скорая», муж был уже мертв...
Андрей Шувалов умер, не дожив до 34-летия всего один день.
Только потом, читая специализированную литературу, Нина Шувалова узнала, что ошибиться с диагнозом было очень сложно: самые первые, внешние признаки инфаркта - это загрудинная боль, отдающая в левую руку, повышенное давление, бледные кожные покровы, холодный пот, тошнота, затрудненное дыхание. Это явные, типичные признаки инфаркта, о которых обязан знать любой терапевт. Поняла женщина и то, что мужа можно было спасти – достаточно было его немедленно госпитализировать. Андрей был бы жив, главное в таких случаях – занять неподвижное горизонтальное положение. Время шло на минуты, но оно было: с 11 часов дня, когда Андрей почувствовал себя плохо, до 4 вечера – момента смерти. Все это время мужчина находился на ногах, ехал за рулем домой. А надо было лежать...
- После похорон я пошла в клинику и попросила карточку мужа, - продолжает Нина Шувалова. – В ней, к своему удивлению, я увидела два диагноза, написанных врачом-терапевтом Рыжиковой: «невралгия» (это тот диагноз, который был нам озвучен) и «кардиалгия неясного генеза». Оба диагноза стояли под знаком вопроса. Я спросила, почему второй диагноз нам не был озвучен, но ответа не получила.
Тогда Шувалова отправилась искать правды у заведующей вэмзовской поликлиникой, но и там ей навстречу не пошли, посоветовали подать официальный запрос...
- Я сразу поняла, что извиняться передо мной никто не намерен, - качает головой Нина Михайловна. – Даже элементарного сочувствия ко мне не было.
В поисках правды женщина обошла массу кабинетов: была и у главврача в 4-ой городской поликлинике, и в прокуратуре, и в следственном комитете, и в департаменте здравоохранения...
Итогом стало проведение ряда комиссий, каждая из которых давала однозначный ответ: «недооценка степени тяжести состояния больного, не учтены изменения на электрокардиограмме». Все это время терапевт Рыжикова продолжала работать. При этом Нине Михайловне сообщили, что врачу, допустившему ошибку, объявлен административный выговор, также с нее сняли первую квалификационную категорию, которая на тот момент у Рыжиковой была. Никаких соболезнований или устных извинений со стороны медиков женщина так и не получила.
- Эта форма наказания – административный выговор – показалась мне недостаточной, даже циничной, - говорит Нина Михайловна. - И я была вынуждена обратиться в суд с требованием отстранить врача от должности. С самого начала я требовала возбуждения уголовного дела. Но четырежды мне отказывали. Причинами отказов были: недостаточно доказательств, отсутствие причинно-следственной связи между смертью и диагнозом.
Вообще, подобные дела редко доходят до суда, как правило, их «заворачивают» в процессе следствия. Медики стоят друг за друга горой.
- Перспектив у подобных дел мало, - констатирует адвокат Нины Шуваловой Катерина Иголкина. - Доказать случай врачебной ошибки достаточно сложно. Здесь причина не только в корпоративной врачебной этике, но и в том, что установить причинно-следственную связь между гибелью пациента и действиями врача непросто. Ведь человеческий организм до сих пор не изведан настолько, чтобы предугадать, как он себя поведет в следующую минуту. Но существуют определенные стандарты ведения больного, которые каждый врач обязан знать и соблюдать неукоснительно. Эти стандарты предусматривают пошаговый алгоритм действий, которые необходимо предпринять врачу, чтобы он мог дать оценку состояния больного. У медиков даже негласное правило есть: сомневаешься – госпитализируй. Лучше перестраховаться, чем потом потерять человека.
В конце концов, уголовное дело было возбуждено, создана комиссия из ряда специалистов, и те вновь дали однозначный ответ: врач действительно виновата в смерти своего пациента, его можно было спасти. Врача Рыжикову признали виновной в причинении смерти по неосторожности и вынесли приговор: ограничить свободу на срок 2 года и 6 месяцев. Это так называемый «домашний арест», но при этом к работе врач была допущена.
И тут началось самое интересное: доктор... ушла на больничный и была на нем достаточно долго – несколько месяцев.
- Дело в том, что «причинение смерти по неосторожности», согласно УК, - преступление небольшой тяжести, то есть умысла она не имела, - поясняет адвокат. - По закону срок давности по такому преступлению – 2 года. Пока мы устанавливали факт, пока обивали пороги следственных органов, пока убедили суд в том, что была причинена смерть по неосторожности, пока прошли две экспертизы и судебное разбирательство, пока был длительный больничный подсудимой... два года истекли, и врача освободили от наказания. То есть у нее есть судимость, но фактически никакого наказания она не понесла.
- Два года мы добивались справедливости, но так и не добились, - разводит руками Нина Шувалова. - Вот скажите, это справедливо – ограничить в свободе человека, который по сути своей не является социальным преступником? Она не ходит с ножом, не является террористкой, которая может взорвать кого-либо, она опасна профессионально, а ее ограничили в свободе передвижения, но допустили к работе. Где логика? Я не понимаю. Ведь суть моего требования отстранить доктора от должности в том, чтобы другие не пострадали именно от преступной безграмотности этого человека.
Впрочем, о безграмотности речи уже и не идет – у врача Рыжиковой теперь вновь первая квалификационная категория: она прошла обучение, заполнила пробелы, которые у нее были, и теперь снова имеет ту же категорию, что и прежде.
- Я хочу, чтобы меня услышало руководство этой поликлиники и, может быть, кто-нибудь выше: стыдно государству содержать таких врачей, - говорит Нина Михайловна. - В приватной беседе одним из чиновников от медицины нам было сказано, что докторов не хватает, поэтому больницы не могут разбрасываться кадрами. Нам пояснили, что если бы всех врачей, которые допускают ошибки в своей работе, увольняли, то у нас бы работало в здравоохранении три человека... Летом этого года я обращалась с письмом к заместителю Кирюхина – просто крик души. Они приняли мое письмо и дали мне однозначный ответ: уволить этого врача невозможно, потому что к ней уже единожды была применена мера о дисциплинарном взыскании. Кто лично занимался в департаменте моей болью, я не знаю. Но у меня остается последняя надежда: может быть, я хотя бы через средства массовой информации буду услышана...
Несколько лет назад автору этих строк необходима была операция. Терапевт же поставил мне диагноз «ОРЗ», да еще и отругал за то, что вызвала на дом: могла бы, мол, и сама прийти – не столь высока температура… Вечером того же дня оперировавший меня отоларинголог жизнерадостно сообщил: «Еще часа три — и было бы поздно…» Когда я рассказала об этом соседке, та махнула рукой: «Да разве наш терапевт - это терапевт? У меня воспаление легких было, она меня от межреберной невралгии лечила. Только когда совсем плохо стало, «скорую» вызвали, в больнице верный диагноз поставили…»
Может быть, правильно медики ответили Нине Михайловне насчет врачебных ошибок – они кругом и всюду? И не надо некомпетентных врачей увольнять, а то и вовсе никого в муниципальных клиниках не останется? Только как объяснить это 13-летней Арине Шуваловой, отец которой умер у нее на глазах?